Россия предсказывает дефицит нефти через четыре года — «экономика»
Россия страдает от крайне низких цен на нефть. Министр энергетики Александр Новак предупреждает об опасности драматических последствий падения цен для всего мира.
За переизбытком нефти, по его словам, может наступить ее дефицит.
Die Welt: Вы договорились с министром нефти Саудовской Аравии об ограничении добычи нефти. Рынок отреагировал на результаты ваших переговоров сначала разочарованно, и цены на нефть продолжили падать.
Что, вообще, дает эта договоренность?
Александр Новак: Думаю, наша встреча с коллегами из Саудовской Аравии, Катара и Венесуэлы была очень продуктивной. Главным результатом стала предварительная договоренность об ограничении добычи нефти в 2016 году на уровне января этого года.
Окончательное решение будет принято, когда к этой инициативе присоединится большинство других производителей нефти. По нашему мнению, этот подход позволит постепенно свести на нет переизбыток предложения и стабилизировать цены на уровне, который обеспечит стабильность этой отрасли в долгосрочной перспективе.
— Предположим, что другие будут согласны с этим. Вместе с тем, специалисты считают, что для стабилизации цен нужна не просто заморозка, а сокращение нефтедобычи.
— Такие предложения периодически поступают. Но нам кажется, что это вскоре может привести к искусственному росту цен.
Потому что рост цен повлечет за собой приток спекулятивных денег в капиталоемкие проекты, например, в добычу сланцевой нефти, что, в свою очередь, приведет к росту предложения и очередному снижению цен. Решающее значение имеет то, при каких ценах на нефть добыча сланцевой нефти станет нерентабельной.
Если цена будет выше, то мы вновь столкнемся с этим эффектом по стремительному падению цен. Именно поэтому нам и нужны консультации, чтобы понять, кто как оценивает нынешнюю ситуацию.
— Но снижение цен в последние 18 месяцев давно уже оказывает серьезное влияние на производителей, имеющих большие издержки.
— Да хотя и медленнее, чем ожидалось. В этом заключается отличие от предыдущих циклов, когда страны, добывающие нефть, влияли на рынок одним лишь сокращением добычи.
Но после изобретения технологии по добыче сланцевого газа в 2009 году ситуация изменилась.
— То есть вы согласны с Международным энергетическим агентством, считающим, что в 2016 году, вопреки ожиданиям, цены на нефть не стабилизируются?
— В общем и целом согласен. Потому что когда в середине 2014 года началось снижение, многие думали, что скоро сократится добыча. Однако этого не произошло.
Мы видим, что цена на уровне около 100 долларов за баррель была слишком высокой, и что нефтяные компании вполне выдержали падение цен и продолжают добычу. Спрос и предложение росли в равной степени, и «вилка» между ними не стала меньше.
Поэтому сейчас все корректируют свои прогнозы относительно окончания нынешнего цикла. Ограниченный доступ к финансовым средствам и задержка реализации проектов сыграют свою роль в выравнивании положения на рынке и в том, что добыча вне рамок ОПЕК, в первую очередь, в Северной Америке, сократится.
Там, в США, количество буровых вышек уже сократилось на две трети.
— Не только в США. Все ведущие нефтяные концерны сократили свои инвестиционные программы на 10-35%.
Какого сокращения можно ожидать в 2016 году?
— С учетом ценовой конъюнктуры мы ожидаем в 2016 году дальнейшего сокращения на 15-40%. Таким образом, в этом году инвестиции 30-ти крупнейших предприятий мира могут оказаться на 200 миллиардов долларов меньше, чем было запланировано ранее.
В то же время мы видим удорожание кредитов для нефтедобытчиков в США, что затрудняет им доступ к финансовым источникам.
— Каковы могут быть последствия сокращения инвестиций в обозримом будущем?
— В мировом масштабе в краткосрочной перспективе эти последствия будут минимальны. Однако в средне- и долгосрочной перспективе они будут заметны, потому что многие проекты, важные для стабильности и безопасности, с точки зрения обеспечения глобального спроса, были отложены или заморожены.
Так что вполне можно предположить, что после 2020 года стабильное обеспечение нефтью окажется под угрозой. В этой связи Россия стремится надолго остаться стабильным поставщиком нефти в глобальном масштабе.
Почему дешевеет нефть?
Deutsche Welle15.02.2016Нефтяные цены грозят банкротством России
Market Watch11.02.2016Нефть как причина войн
Biznes Alert07.02.2016Иранская нефть после отмены санкций
Jamejam08.02.2016
— Может ли Россия в интересах стабилизации цен «продавить» идею по сокращению объема добычи?
— Мы не занимались точными расчетами. Для России это трудный вопрос с учетом технологий, нынешнего состояния проектов и климатических условий. Смотрите сами: у России — больше 170 тысяч скважин, и сократить их количество очень трудно.
А на Ближнем Востоке намного меньше скважин: Саудовская Аравия добывает то же количество нефти, что и мы, всего из 3500 скважин. Кроме того, наши нефтяные компании — самостоятельные акционерные общества, которые сами планируют собственное производство.
— Глава второй по величине российской нефтяной компании Лукойл Вагит Алекперов сказал недавно, что российский нефтяной сектор больше всего боится, что государство изменит правила налогообложения для него.
— Я разделяю мнение главы концерна, что необходима стабильная система налогообложения. Цены на нефть, а вместе с ними и рубль и так упали, а к этому добавились еще и проблемы с финансированием.
Если бы в таких условиях изменились еще и правила налогообложения, то стало бы невозможно ничего прогнозировать, и компании смогли бы планировать свою деятельность максимум на год. Мы в последние два года как раз добились некоторых налоговых послаблений, которые должны стимулировать добычу на новых месторождениях в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.
Их эффект уже заметен: в 2015 году мы добыли там 60 миллионов тонн.
— А в арктической области?
— Производство там откладывается по причине дороговизны. Зато инвестиции в добычу Охотском и Каспийском морях выросли, потому что они привлекательны с точки зрения налогообложения.
В долгосрочной перспективе нам — независимо от динамики цен на нефть — придется изменить систему налогообложения. Совместно с министерством финансов мы выработаем в течение этого года соответствующие предложения.
— Россия, как известно, борется со снижением добычи на нынешних месторождениях. Если инвестиции все же сократятся, не получится ли так, что в 2017 году удержать нынешний уровень добычи не удастся?
— Многое будет зависеть от ситуации с нефтяными ценами и с курсом рубля. Все наши концерны подтверждают, что сумеют удержать добычу на нынешних месторождениях на нынешнем уровне.
Однако при нынешних ценах на нефть инвестиций в новые проекты практически не будет. Таким образом, инвестиции сократятся — пусть не на 100%, но на 20-30%.
— В средне- и долгосрочной перспективе дополнительной нагрузкой на нетрадиционные и дорогостоящие проекты лягут и западные санкции. Насколько заметен эффект от них уже сейчас?
— Влияние на общую добычу крайне мало. В последние два года мы добыли из таких «трудных» месторождений по 18 миллионов тонн, что составило около 3% от нашей общей добычи.
Рост их доли является вопросом будущего.
— Однако без западных технологий добиться его будет тяжело.
— Но есть и обратный эффект. Поскольку наши компании в этой области не могут сотрудничать с западными, им пришлось заняться этой работой самостоятельно и заняться созданием новых технологий в России.
— Давайте скажем прямо: в течение ближайших лет ликвидировать этот гандикап не получится.
— По крайней мере, мы достигаем наших целей. За три года мы серьезно модернизировали наши нынешние технологии. Специалисты, научная и практическая база — все это у нас есть.
Многие концерны работают над этим.
— Что касается газового сектора, то Европейская комиссия стремится получить доступ ко всем газовым контрактам. О чем это, по-вашему, свидетельствует?
— Мне трудно это комментировать. Мы исходим из того, что коммерческие контракты являются делом двух компаний.
— Вас не беспокоит поведение ЕС?
— Некоторые представители ЕС хотят, чтобы контракты о поставках координировались Европейской комиссией. Однако многие страны не согласны с этим.
Многое будет зависеть от них.
— Разногласия между ЕС и Газпромом имеют давние традиции. Долгое время Газпром высказывался в адрес ЕС агрессивно и неуважительно. Сейчас его тон стал помягче.
Как вы оцениваете двусторонние отношения в настоящий момент?
— Мы исходим из того, что Россия является надежным поставщиком, и что отношения выгодны для обеих сторон. Поэтому и была создана вся нынешняя инфраструктура.
Теперь же предстоит ее расширение — с учетом того, что добыча в Европе сократится, а спрос возрастет.
— Но разногласия остаются. Можно ли назвать политику Европы конструктивной?
— Политика берет верх над экономическим аспектом поставок газа и нефти. Так, по политическим мотивам был заблокирован проект «Южный поток». По политическим же мотивам предпринимаются попытки помешать расширению «Северного потока».
Ведь очевидно, что строительству первых двух веток «Северного потока» никто не мешал, и что они соответствовали европейским правовым нормам. Однако отношение к двум новым веткам — иное.
Кроме того, мы видим, что в новой энергетической стратегии ЕС никак н упоминаются отношения с Россией. Как такое может быть с учетом факта, что она является главным поставщиком энергоносителей? Мы надеемся, однако, что прагматизм возьмет верх.
Нам нужно развивать отношения на основе учета обоюдных интересов, гарантий и долгосрочной перспективы.
— Могу предположить, что вы рассчитываете на поддержку Германии при расширении «Северного потока».
— Мы исходим из того, что речь идет, в первую очередь, об экономическом проекте. Крупные энергетические концерны Европы заинтересованы в нем. Потому что это долгосрочный проект.
И мы будем конкурировать с другими поставщиками природного и сжиженного газа, на которых делается ставка сейчас.
— То есть либо «Северный поток», либо дальнейший транзит газа через Украину?
— Мы не исключаем, что часть поставок будет и дальше осуществляться через Украину. Вопрос в другом: целесообразны ли с экономической точки зрения поставки исключительно через нынешнюю трубопроводную систему?
Альтернативные газопроводы составят нынешним конкуренцию и удешевят транспортировку газа, в частности, и для европейских потребителей. Когда некая страна имеет монополию на транзит, это влияет на цену транспортировки и создает определенные риски.
А Украина уже объявила о многократном повышении цены на транзит.
— То есть мы находимся на перепутье?
— В любом случае будут и нынешние, и новые маршруты поставок. Мы исходим из того, что нужна конкуренция в этой области. Европа ведь тоже говорит о диверсификации поставок и поддерживает другие — нероссийские — проекты вроде TAP или TANAP.
Однако когда говорится, что некий газопровод выгоден, а другой строить не нужно, имеет место чисто политический подход.
